Игорь Гриньков - Сказания о Мандже [рассказы]

— Поделюсь с тобой одной тайной, которую Манджа доверил только мне, дорогая, — заговорщицки сообщил профессор, — надеюсь, она останется между нами. Оказывается, наш друг сочиняет песни в духе старинных «ут дун»[6], но стесняется исполнять их на людях. Даже члены его семьи не знают об этом. Лишь выехав в степь и прихватив с собой домбру, Манджа позволяет себе петь свои песни под шум ветра. Я едва уговорил его исполнить для меня две или три. Ты знаешь, они такие свежие, оригинальные, талантливые. Любой другой сразу потащил бы их на телевидение, в министерство культуры, но Манджа считает это баловством, несерьезной забавой и наотрез отказался, чтобы этот факт стал известен окружающим.

Удивленная Деляш Басанговна тут же взяла с мужа слово, что он постарается убедить своего друга не зарывать талант в землю и показать сочиненные им песни специалистам.

Спустя примерно неделю после этого семейного разговора Манджа зашел к своему другу. Как обычно, он принес стопку книг, взятых около месяца назад, и сейчас блуждал взглядом по книжным полкам, вынимая из тесных рядов ту или иную книгу и по одному ему известному критерию откладывая для себя.

Бата спросил, наблюдая за его отбором:

— Неужели прочитал все за такой короткий срок?

— Да, — ответил Манджа, — две из них показались мне любопытными, я из них даже кое-какие выписки сделал.

Бата Борисович задал давно интересовавший его вопрос:

— Скажи, Манджа, а для чего тебе все это нужно? Я имею в виду — так много читать, когда ты далеко уже не молод?

— Интересно знать, что думают или думали по разным вопросам другие люди: писатели, философы, ученые. Совпадают ли наши точки зрения.

Когда очередная порция духовной пищи была отобрана, и друзья стали пить чай, Манджа спросил:

— Хотел выяснить у тебя, Бата, одну вещь. Мне иногда попадаются некоторые слова, значение которых я не всегда понимаю. К примеру, слово — «интеллигенция». Сколько не смотрел словарей, везде разные формулировки. В словаре Даля «интеллигенции» вообще нет. Вроде бы ясно, что работники умственного труда. Но тогда и чиновники — тоже интеллигенция, ведь они землю лопатой не кидают.

— Слово «интеллигенция» только с конца восемнадцатого века стало входить в обиход, и широко применяется оно только в России. На Западе предпочитают пользоваться термином «интеллектуалы». А, вообще-то, сейчас интеллигенцией принято считать людей творческих профессий, добавляют сюда врачей, учителей, деятелей науки, — ответил Бата Борисович.

— Оно бы ничего, — раздумчиво проговорил Манджа, — но смотрю я телевизор, читаю кое-что, и сдается мне, что «интеллигенция» самочинно мнит себя совестью нации, присвоила себе право думать о народе и говорить от его лица. Однако глупый народ это почему-то не всегда понимает, от своей первобытной дремучести, полагаю… — Он с улыбкой посмотрел на друга. — Какая же это совесть? Вот у нас в районе редактор газеты — интеллигент по определению? Но ведь два слова без мата не свяжет, водку жрет непотребно, «сухим» ни дня не бывает, жену несчастную постоянно колотит, в своей газетке пишет только то, что велит ему «ахлачи»[7]! — тут Манджа запнулся и внимательно посмотрел на друга-профессора.

— Продолжай, — одобрительно кивнул Бата.

— Я говорю: «совесть» — то не станет угодничать перед властью, находиться у нее в обслуге?! Любая власть, даже самая хорошая, — есть насилие. А «соль народа» — это пахари и скотоводы, которые людей кормят, да и ту же власть. Это строители, которые жилье строят, хорошие врачи, что людей лечат, учителя, которые детей полезному обучают. Но уж никак не комедианты, что «ваньку» на сцене ломают, не те поэты, что пишут для каждого режима новый гимн на старую музыку, да и ученые не все. Недавно попалась мне в руки ученая книженция. «Земледелие в условиях аридных почв» называется. Слово непонятное, полез я в энциклопедию. Оказывается, «аридные» — это засушливые, полупустынные земли. Так почему бы человеческим языком и не озаглавить книжку? Нет, надо по-птичьи, чтобы тумана было больше, научности… Да, думается мне, что не все в порядке с мозгами у некоторых наших интеллигентов!

— Подожди, с лукавым видом прервал Манджу профессор Бата Борисович, — я хочу показать тебе рукопись, поэму, которую недавно принес мне на рецензию один наш поэт. Мне приносят иногда авторы свои рукописи для рецензирования или для того, чтобы я предисловие написал. Я хочу, чтобы ты ее прочитал и оценил то, что он там «изваял».

И стал искать что-то на своем письменном столе. Вскоре он протянул Мандже несколько листков бумаги, исписанных каллиграфическим почерком, соединенных простой канцелярской скрепкой.

— Да я ничего не понимаю в поэмах.

— Ничего, она короткая. К тому же тебе, сельскому жителю, она должна быть близка, поскольку поэт в аллегорической форме перенес человеческие отношения в мир животных.

Манджа углубился в чтение рукописи. Через некоторое время он поднял удивленный взгляд на Бату:

— Я не понял! Что такое «овцонок»?

— Как что? — с ехидством отозвался профессор. — Детеныша кошки называют котенок, тигрицы — тигренок, утки — утенок. Вот, по аналогии, детеныш овцы — овцонок.

Манджа расхохотался:

— Эту поэму написал настоящий интеллигент! Он за свою жизнь гвоздя в стену не забил, прочитал двух-трех книжек, хотя сам сочиняет поэмы, а овцу с ягненком видел только на картинках!

Третий год сугубо сельский человек Манджа по воле обстоятельств жил-был в городе, помогал внуку Нарану учиться в университете. Поддерживал только материально, потому что с учебой внук справлялся сам вполне успешно.

Не все в городской жизни нравилось Мандже, а, правильнее сказать, очень многое совсем не нравилось. Особенно поражала его праздность некоторых горожан (еще раз подчеркнем — «некоторых», чтобы не навлечь праведный гнев подавляющего большинства трудолюбивых, почти трудоголиков, жителей столицы). На селе даже не имеющий официальной работы мужик всегда найдет дело на личном подворье: со скотиной управиться, забор, там, покосившийся починить, хлев почистить. Да, мало ли забот?

А тут сутками сидят сиднем на лавочках микрорайонов или барражируют кучками по «Арбату», аллее Героев и по рынку в вечных поисках мелочи на приобретение вина. Манджу с души воротило от одного вида этой публики.

А на третьем году пребывания в городе нашего героя настигло испытание. Время было зимнее, смеркалось рано, и Манджа шествовал по темной уже, совершенно безлюдной улице, держа в одной руке пакет с едой и книгами, а другой, придерживая на голове срывающийся от резкого ветра капюшон куртки.

Неспешный ход до остановки «маршрутки» был нарушен странными звуками. Манджа посмотрел в ту сторону: в глубине проулка, метрах в двадцати, при тусклом свете чудом сохранившегося фонаря трое молодых людей в темной одежде избивали ногами лежащего на заснеженной земле человека. Били со знанием дела, будто выполняли привычную работу, с «хэканьем» на выдохе, не придерживая ног в кованых ботинках и не выбирая места: голова — так голова, живот — так живот, грудь — так грудь! Каждый удар сопровождался тупым звуком и стоном распластанного на земле человека.

Не стерпел Манджа такого паскудства: «Толпой на одного! Да еще ногами! Ведь до смерти забить могут!»

Словно щенков, разбросал бывший десантник и отличник боевой и политической подготовки озверевших переростков-акселератов, двое из них бросились наутек вниз по улице. Третий, самый дерзкий, остался на месте и вытащил что-то из кармана. В колеблющемся свете уличного фонаря Манджа увидел, что в правой руке противника бесстрастным холодом смерти блеснул на мгновенье клинок ножа. Заученным на всю жизнь движением Манджа перехватил руку «оппонента» и провел болевой прием, на излом. Что-то противно хрустнуло, хулиган сначала заорал благим матом, а потом, спотыкаясь и скуля, заковылял в сторону, придерживая травмированную руку.

Манджа склонился над распростертым телом избитого:

— Эй, парень! Ты живой?

Лежащий на земле человек не подавал никаких признаков жизни. Лицо его было залито кровью, струящейся из разбитой головы. Манджа стал щупать пульс на шее и облегченно вздохнул, почувствовав под пальцами слабые толчки в кровеносных сосудах. Сразу же вытащил старенький, давно вышедший из моды, дешевый мобильник и позвонил на «скорую помощь» и в полицию, а также на работу — предупредить, азу же вытащил старенький, давно вышедший из моды, дешевый мобильник что может задержаться из-за непредвиденных обстоятельств.

«Скорая» и полиция прибыли почти одновременно, избитого тут же забрали и повезли в больницу, а Манджа отправился с полицейскими в отделение давать показания. Это может показаться невероятным, но преступников изловили по свежим следам, и уже за полночь Манджа опознал всех троих, причем, один из них, травмированный, посматривал опасливо на крутого, непредсказуемого дядьку, с виду пожилого и ничем не примечательно, внешне так не похожего на легендарного Брюса Ли.